После этих событий Эблингу Мису оставалось жить всего две недели.
За эти две недели Байта виделась с ним три раза. Первый раз – ночью того дня, когда к ним приходил полковник Притчер. Второй – через неделю. И последний раз – еще через неделю, в день его смерти.
Итак, в первый раз она пришла к Мису ночью, после визита Притчера. Перед этим супружеская пара вела спор. Они торговались, как на ярмарке, только ярмарка была невеселая…
– Торан, давай скажем Эблингу, – предложила Байта.
– Думаешь, он может нам помочь? – буркнул Торан.
– Нас только двое! Нужно поделиться тем грузом, который свалился на нас. Может быть, он, правда, сможет помочь!
Торан задумчиво проговорил:
– Он так изменился. Отощал – кожа да кости. Легкий, как перышко, как былинка… Порой мне кажется, что он уже никогда и ничем не сможет нам помочь.
– Перестань! – крикнула Байта, и голос у нее едва не сорвался. – Тори, перестань! Когда ты говоришь так, мне кажется, что Мул уже заполучил нас! Давай скажем Эблингу, Тори, сейчас!
…Эблинг Мис оторвал голову от длинного, заваленного бумагами и фильмокопиями стола и подслеповато уставился на них. Его редеющие волосы спутались, губы двигались с трудом.
– А? – спросил он. – Кому я нужен?
Байта встала на колени.
– Мы разбудили вас? Нам уйти?
– Уйти? Кто вы? Байта, это ты? Нет, нет, останься! А что, стульев разве нет? Вроде бы были, я видел…
Он рассеянно махнул рукой. Торан подкатил два стула. Байта села и взяла психолога за руку. Рука его была вялая, ослабевшая.
– Можно поговорить с вами, доктор?
Чуть ли не впервые она обратилась к нему, назвав его ученую степень.
– Что-то стряслось?
В отсутствующем взгляде старого ученого вспыхнула слабая искорка оживления. Обвисшие щеки тронул легкий румянец.
– Что случилось?
– Здесь был капитан Притчер, – ответила Байта. – Тори! Давай я буду говорить, ладно? Вы помните капитана Притчера, доктор?
– Да… Да. Высокий такой. Демократ.
– Да, он. Он разгадал тайну мутации Мула. Он был здесь, доктор, и рассказал нам все.
– В этом нет ничего удивительного и нового. Мутация Мула известна мне. – Он удивленно воскликнул: – А разве я не говорил вам? Неужели я забыл вам сказать?
– Что вы забыли нам сказать? – резко спросил Торам.
– Ну, конечно, о тайне мутации Мула! Он управляет эмоциями. Эмоциональный контроль! И я не говорил вам? Как же я мог забыть? Почему я забыл?
Он закусил губу и задумался. Молчал он довольно долго, потом заговорил снова. В голос его возвращалась жизнь, глаза широко раскрылись, как будто разболтанная колесница его мыслей наконец въехала в единственно верную колею. Но говорил он, как во сне, не глядя на своих собеседников.
– На самом деле все очень просто. Для этого даже не нужны специальные знания. Психоисторическая математика, конечно, значительно облегчает задачу – достаточно было решить уравнение третьего порядка. Ну, это ладно… Это можно описать простыми словами… грубо, приблизительно… но все будет понятно, что, кстати, не так уж часто встречается при описании психоисторических феноменов.
Спросите себя: что может нарушить тщательно продуманную Гэри Селдоном схему исторического развития? А? – Он переводил взгляд с Байты на Торана, все больше и больше оживляясь. – Каковы были первоначальные допущения в теории Селдона? Во-первых, они заключались в том, что никаких фундаментальных изменений в человеческом сообществе в течение ближайшего тысячелетия не произойдет. Например, представьте себе, что произошли бы радикальные изменения в галактической технологии – типа открытия принципиально нового источника энергии или коренной модификации электронной нейробиологии? Социальные изменения, последовавшие за этим, сделали бы основополагающие уравнения Селдона бессмысленными. Но этого не произошло.
Или представьте себе, что где-то за пределами Академии было разработано новое оружие, способное противостоять всей мощи вооруженной Академии. Это также могло бы вызвать серьезное отклонение в схеме, хотя и с меньшей вероятностью, чем в первом случае. Но и этого не произошло. Муловский депрессор ядерного поля оказался неуклюжей самоделкой, ему можно было сопротивляться. Это было, кстати, единственное примененное им технологическое новшество, да и то, как видите, несуразное.
Но было и второе допущение, гораздо более уязвимое. Селдон предположил, что реакции людей на стимулы различного рода будут оставаться неизменными. Если признать, что первое допущение не может быть нарушено, значит, может быть нарушено второе! Некий фактор должен был перевернуть, дезорганизовать человеческие эмоции, иначе Селдон бы не проиграл и Академия бы не пала. Какой мог быть другой фактор, кроме Мула? Ну, прав я или нет? Есть изъян в моих рассуждениях?
Байта нежно погладила высохшую руку Миса.
– Вы правы, Эблинг.
Мис обрадовался, как ребенок.
– Ну вот! И это, и многое другое оказалось так просто! Говорю вам, я иногда поражаюсь тому, что происходит у меня в голове! Когда-то все казалось таким туманным, таинственным, а теперь все так ясно! Никаких вопросов! Как только возникает какая-то проблема, она тут же сама собой разрешается у меня в мозгу, и я все отчетливо вижу и понимаю. Догадки, идеи так и рвутся наружу. Внутри меня что-то движется, все вперед… и вперед… так, что я не могу остановиться… и не хочу ни спать… ни есть… только вперед… и вперед… и вперед…
Голос его перешел в свистящий шепот. Он коснулся лба иссохшей, покрытой синей сеткой вен рукой. Глаза его подернулись дымкой. Огонь в них погас. Он тихо проговорил: